Денис Полещук
«Эффект Чарли Гордона» по «Цветам для Элджернона» Д. Киза, реж. Варвара Светлова и Игорь Сергеев, «Такой театр», Санкт-Петербург
Спектакль «Эффект Чарли Гордона» стал дебютной режиссерской работой двух молодых актеров Варвары Светловой и Игоря Сергеева, появившейся на петербургской сцене в феврале 2015 года в «Таком театре».
Проходя в зрительный зал, зритель оказывается в той уже классической для современного театра ситуации, когда для него неожиданно действие уже стартовало. На максимально приближенной к зрителю сценической площадке за длинным столом сидят актеры-персонажи, каждый со своим уже закрепленным изначально телесным состоянием. Ситуацию полуготовности к началу спектакля фиксирует работа гримера в дальнем углу сцены, где он занят пока еще не ясным персонажем, который в свою очередь снимает себя на видео (изображение проецируется на большой экран у арьера). Зритель вдобавок слышит звуковой сигнал, весьма навязчивый. Звук похож на метроном или медицинский прибор с измерением сердечного ритма. Именно он вызывает атмосферу художественной реальности, поскольку громкость его рано или поздно подавляет активность пришедшего зрителя: его разговоры утихают, телефон выключается.
В первой сцене мы видим диалог персонажей, сидящих параллельно, не обращенных лицами друг к другу. Взгляд актеров, не концентрирующихся на зале, а как бы смотрящих поверх всего, создает эффект общения с тем, кто невидим, а им в таком случае может быть только некий идеальный зритель. Зритель же чувствует разрыв и отсутствие диалога. Повествование спектакля сценически воплощается такими же недиалогичными сценами. Представляется, собственно, история о молодом человеке по имени Чарли, от рождения умственно отсталого, однако осознающего свое положение. Его как раз и выделяет чистое и живое желание стать умным. Первая и последующие мизансцены постепенно показывают уровень такой осознанности, где ненормальный парень стремится найти место в нормальном мире, который таковым видится только ему.
Так, Чарли в первой же сцене на приеме у молодого психолога описывает увиденное на таблицах теста Роршаха совершенно очевидное для него изображение. Он видит там чернила. Однако столь простой ответ, хотя и входит в число возможных, не является полностью удовлетворительным. От Чарли добиваются именно иконического восприятия, то есть такого прочтения абстрактного образа, который переводил бы рисунок в правдоподобные формы, например, напоминал бабочку. Но Чарли видит только чернила. Нам не дано знать, какие цели, помимо научных, преследует занимающийся с Чарли психолог, но он вновь и вновь повторяет свой вопрос: «Что ты видишь на этой картинке, Чарли?»
Другой смысл фронтальных сцен спектакля кроется в теме спектакля: проблему нормы и отклонения от нее и их зеркальной мены. Сцена за сценой зрителю рисуется легко узнаваемый, подобный нашему, вполне нормальный параноидальный, шизофренический, истерический, вывихнутый мир, который противопоставлен и нененормальному Чарли, и его желанию "нормального" мира.
Интересно проследить, как меняется мироотношение главного героя после операции по созданию искусственного разума. Чарли становится не просто обычным человеком с таким же среднестатистическим интеллектом, как многие окружающие, но становится намного превосходящим всех уникумом. С первого взгляда, в данной ситуации ничего такого нет, когда прежде лишенный всякой надежды на социализацию и поправку молодой человек благодаря успешно проведенной операции становится едва ли не гением. Однако тут нетрудно усмотреть мотив искушения, конфликт, который разрешаться должен личностно и индивидуально.
Следовало бы ожидать, что искушенный славой и богатством, герой может подойти к ситуации нравственного выбора – поддаться и презреть человеческое в себе или остаться при самых лучших человеческих качествах. Однако в таком мотиве искушения важна роль личностной воли. Но когда ее нет в Чарли, нетрудно заметить схематичность образа. Герой не растет над собой, а деградирует - результат неудачи научного эксперимента. Тем самым герой из своего искушения новой жизнью сам не выходит, это действие как бы выполняется за него. Всё же своей собственной судьбой, по большему счету, играет не он сам.
Ситуация, как мы ее обозначили, – искушение новым миром, могла бы быть описана примерно следующим образом. Для Чарли искушение жизни в новом мире означает целый комплекс новых моделей поведения, например, его любовных отношений с Алисой; уход как исход конфликта с «создателем», то есть доктором Немуром; крах семейных отношений – сцена с матерью и, наконец, притворное неузнавание отцом сына. Во всех перечисленных эпизодах налицо один мотив – попытка, оказывающаяся каждый раз неудачей, быть с людьми, понимать их, задавать им вопросы, чувствовать близость. Но герой снова и снова терпит неудачу. Герой обречен.
История Чарли типологически напоминает героев эпоса или сказки, где мотив чуда – один из важнейших двигателей сюжета. Не герой совершает действие – его совершают специально уполномоченные на то персонажи, наделенные сверхгероическими началами или его совершает Бог. Возвращает Чарли к начальной, но только намного более плачевной ситуации тотального расстройства психики и тела всего лишь Случай.
В самом конце спектакля появляется разрешение всё разрастающегося напряжения конфликта Чарли с миром. Это разрешение можно трактовать как спасение Чарли – скоро наступающее возвратное состояние к ненормальности. Еще одно чудо.
Если обернуться назад, к началу спектакля, то это чудо находит поддержку - в неслучайном и теперь уже не скрытом мотиве искусственного человека и его создателя. В начальном видео мы видим буквально вылепливание из глины нового Чарли (видео, замещающее собственно операцию), а одна из сцен сопровождена мультфильмом о Пиноккио. Ассоциативные ряды обогащают происходящее на сцене. Сама по себе операция, проделанная над Чарли, есть искусственный акт – это не раскрытие чего-то естественного в человеке, а наделение его новыми качествами, которые ему не присущи. И здесь аналогия с Пиноккио как деревянной куклой действительно проясняет суть дела. Ведь Чарли в этом смысле совершенная кукла, которой манипулируют, в результате чего и получается искусственный человек.
Не преувеличением будет говорить, что спектакль описывает общество, самоуверенно полагающее себя нормальным, вместе с тем распространяющее свое влияние в виде ментальных концептов «счастья», «ума», «успеха» даже на сферу, где их воплощение невозможно в силу естественных ограничений. Чарли Гордон идет на операцию добровольно и с желанием быть счастливым, иметь друзей. Желает он этого именно в виду проецированной на него так называемой «нормальной» модели поведения окружающего мира. И вот герой, который не обладает пониманием ценности своего собственного существования, попадает в ловушку. Став после операции чуть ли не гением, он не может найти снова адекватного языка с миром.
Любая мысленная операция по абстрагированию таких неконкретных по своему содержанию понятий, как "норма", приводит к выхолащиванию содержания, особенно если этим понятием пытаются оперировать пропагандистски и идеологически, подобно понятиям "мораль", "традиционная семья", "нация", "любовь к родине". Нетрудно заметить, что когда они становятся объектом тиражирования, надписями на лозунгах, как из них сразу же вытекат их живое содержание.
Денис Полещук - искусствовед, филолог. Окончил Академический институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Ильи Репина (Академия художеств) в Санкт-Петербурге (2010). Аспирант Русского музея. Основные исследовательские интересы находятся в круге проблем семиотик искусства и театра, в том числе вопроса взаимовлияния языков разных видов искусства.