Павел Алексеев
«Дюймовочка» в Санкт-Петербургском театре кукол «Бродячая собачка»
Едва ли иначе, чем с вежливо-снисходительной иронией можно относиться к заявлениям о том, что театр должен выполнять просветительскую функцию. Вместе с тем нельзя отрицать и того, что те или иные произведения – независимо от авторской интенции – могут для определенной публики действительно выполнять ее.
При этом если говорить о театре, ориентированном на взрослого зрителя, возможность приобщения на серьезном уровне к различным смыслам и эстетикам не является проблемой, поскольку даже в отечественном театре они представлены достаточно широко. Детский же театр, как правило, в этом аспекте является полной противоположностью, сплошь и рядом с беззаботно-радостным прямодушием демонстрируя тотальную некомпетентность по всему фронту: от вопросов содержания и – что еще страшнее – до вопросов формы. Редким счастливым исключением в этом плане, пожалуй, является спектакль «Дюймовочка» по сказке Ганса-Христиана Андерсена, поставленный Альфией Абдулиной в Петербургском театре кукол «Бродячая собачка».
Ставшее классическим прочтение грустных, но по большому счету, открыточных историй датского писателя уступает в этом спектакле место гораздо более уместной, если не сказать, и вовсе аутентичной интерпретации его текста.
Определяющим для этой постановки становится то миропонимание, которое непосредственно и сформировало автора сказки, а именно – протестантизм, что впрочем в спектакле - абсолютно без какой-либо религиозной символики - искусно делается исключительно на структурном сходстве. На первый план выступает трагичность существования в мире, которая выражается сочетанием, с одной стороны, предельного одиночества человека и невозможности иметь хоть какую-то опору в земной жизни – с другой стороны. В «Дюймовочке» этот эффект достигается, прежде всего, через визуальные образы, которые стали результатом хотя и первой, но высокопрофессиональной, а потому многообещающей работы художника Ольги Пресняковой, что представляется весьма удачным решением в отношении маленьких зрителей, которым стоит больших усилий воспринимать определенный объем вербальной информации.
В центре сцены – небольшое возвышение, где и будет происходить смена мест действия, каждое из которых обозначаются одной выразительной и проработанной деталью (таковы, скажем, оживающее кривое дерево или похожая на клетку нора Крота). Не менее удачен и свет (работа Ирины Прониной) – яркое освещение этой площадки создает четкий контраст по отношению к остальному пустому и темному пространству сцены. Символика более чем очевидна – есть только пространство героя и его ситуаций, но нет никакой общей картины, в которую он вписывается и с которой он мог бы себя соотносить.
Показательны существующие в этом сценическом пространстве герои и прежде всего сама главная героиня: кукла Дюймовочки в просто скроенном аскетично однотонном синем платье, с тонкими руками и ногами и крупным вытянутым лицом недвусмысленно напоминает канонические христианские изображения. В сходном стиле выполнен и Эльф.
Наиболее эффектной и по сути кульминационной становится сцена побега Дюймовочки из норы Крота. Из темноты над клеткой-норой нависает фигура актера в черном балахоне с острой белой маской-мордой без глаз и в перчатках с длинными когтистыми пальцами. В одной лапе этот монстр, превосходящий во много раз по своим размерам саму Дюймовочку (за счет чего кукла начинает выглядеть еще более хрупкой), держит венец с фатой, который больше напоминает терновый венец, другой – поднимает героиню. И в этот же миг в расходящихся веером сияющих лучах, которые в легкой дымке кажутся и вовсе осязаемыми, появляется спасительная Ласточка. Просвещенный зритель наверняка увидит в этой мизансцене прямую цитату из «Фауста» Фридриха Вильгельма Мурнау, а именно ту самую финальную сцену, когда ангел сообщает дьяволу, что его пакт не имеет силы и тот не получит душу героя, – и будет прав. В спектакле Альфии Абдулиной по существу налицо та же метафизика: душа, прошедшая темный и страшный земной путь, вырывается из его мрака, обратившись к любви и милосердию.
Безусловно, ожидаем справедливый вопрос – правомерно ли усматривать подобные смыслы в этом спектакле? И если «да», то надо ли приобщать к ним ребенка? В обоих случаях ответ будет утвердительным без каких-либо оговорок.
«Дюймовочка» представляет собою чрезвычайно богатый, но вовсе не избыточный как в плане формы, так и содержания спектакль, который может стать большим событием в зрительской биографии ребенка. И наиболее важным тут будет не столько момент некой интерпретации, момент четкого понимания, но сам факт приобщения к тем значимым знаковым системам, которые коррелируют с мировой культурой. А это в свою очередь с большой степенью вероятности может быть результативным, став правильной отправной точкой для дальнейшего приобщения маленького человека не только к искусству театральному, но и искусству как таковому. В этом смысле пройденный Дюймовочкой путь – это не только метафора спасенной человеческой души, но также и свершающийся всего за пятьдесят минут переход присутствующих в зрительном зале от Андерсена к Мурнау. А это и для взрослого зрителя вполне может быть более чем захватывающим путешествием.
Фотографии Belka R-ich.
Павел Алексеев - театровед, выпускник СПбГАТИ (2012). Стипендиат СТД (2011). Читает лекции по вопросам философии современного искусства и культуры. alexeev_culture@mail.ru
