Вера Сердечная
«Толстого нет» Ольги Погодиной-Кузминой, реж. Марина Перелешина, «Активный театр» в пространстве Боярских палат СТД РФ
Низкое сводчатое пространство Боярских палат на Страстном бульваре привлекает своей необязательностью, выключенностью из "великотеатральных" конвенций. Вешалка, с которой все начинается, стоит в фойе, без номерков. Зрители рассаживаются на складные стулья; свет – не притушен.
«У нас тут барский дом», – объясняет миловидная горничная (Анна Перелешина), проворно проходя мимо зрителей. Уже это мимолетное обустройство прямого контакта маркирует отказ от четвертой стены. Входят, здороваются, садятся напротив зрителей артисты. Никаких декораций: стулья, горка реквизита в кирпичном проеме. Горничная продолжает выполнять функцию рассказчика: представляет действующих лиц, «нарядную и очень свежую даму» Софью Андреевну (Ольга Лапшина) и других Толстых.
Автор пьесы Ольга Погодина-Кузмина применяет к домочадцам Льва Николаевича два его собственных открытия: о том, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему и об отношении домашних к умирающему. В течение всего действия, основанного на документальных источниках, Толстой не появляется. Он вненаходим и авторитетен, как Бог: «Толстого нет».
Действие распологается на прошлом рубеже веков. Немало звучит исторических рифм: особым эхом отдается «поехать в Крым», воспоминание о «девяностых, когда был голод» и рассказ Льва Львовича о том, как некий южноамериканский народ устал от революций и был рад диктатору. Но главное созвучие – ощущение жизни на краю, в подвешенном состоянии, когда совокупность людей объединяется не любовью, а волей умирающего, а наследство становится важнее наследия.
Полилог, в котором герои зачастую не слышат друг друга, развенчивает всякую возможность идеализации и самого Толстого, и его семьи. «Все знают, как обустроить Россию, но никто не знает, как навести порядок в собственной спальне», – критически замечает Александра Львовна (Милена Цховребова). Главный поклонник толстовства, секретарь Булгаков (Сергей Быстров), тот самый, который раздаст зрителям заповеди Толстого, чтобы они переписали восемь раз, оказывается трусом, виновником истинной драмы в рамках герметичного мирка усадьбы.
Марина Перелешина, идейный лидер и режиссер «Активного театра», деконструирует герметичность пьесы, разворачивает ее к зрителю. Артисты обращаются к публике напрямую, создают зоны эмоционального напряжения; вопросы, задуманные как риторические, требуют ответов из зрительного зала. Аудитория вовлекается куда больше, чем ожидала. Начинается с ответов, потом – хоровое пение духовных стихов, потом и того больше. Это воздействие имеет характер слегка деспотичный, как и у хозяйки дома: «Если мама сказала петь, то все будут петь», – иронизирует Александра Львовна.
У Саши особая роль: страдая от деспотизма матери, от сложных отношений, упреков в незамужестве, она оказывается в своей семье изгоем. Ее уход с «авансцены» каждый раз сопровождается повелительным указанием горничной-рассказчицы: «Вот Александра Львовна уже быстро уходит». Но именно Саша становится главной наследницей рукописей, толстовского наследия.
Мама, Софья Андреевна, управляет домом и аудиторией властной рукой, рассыпая трюизмы и вопреки всему надеясь на обретение новой любви. И когда актриса выходит из образа, вдруг обращаясь к зрителю от собственного имени, это происходит не только неожиданно, но и органично, как продолжение роли, как ее выход в настоящее. То же касается и автобиографичных вставок в речи других артистов: выход в вербатим о собственной жизни не противостоит ситуации, не разрушает роль, а дополняет ее. Это сделано очень интересно: перед зрителями раскрывается функция театра как психодрамы, как целительного психоаналитического акта, который помогает актеру и аудитории прожить и осмыслить проблемы собственной судьбы.
«Активный театр» требует от зрителя ответа, голоса, перевоплощения; но и сам дает много: угощает знаменитой ягодной настойкой, свежевыпеченными жаворонками, согревает шарфом. От раза к разу действие меняется: мы попали на праздник весеннего равноденствия – Жаворонков, а кто-то поучаствовал в крещенских гаданиях. Не столько актеры, сколько публика выходит из образа: из праздных зрителей мы обращаемся в докучливых гостей дома Толстых, поклонников таланта, которых угощают уже через силу, неизгоняемых, но чужих и постылых: «Господа, возвращайте рюмки».
Постановочным ключом спектакля становится действие. Не просто игра; актеры беспрерывно заняты, в основном – вязанием. Каждый, кому переходит речь и место на «авансцене», получает от горничной корзинку со спицами и начатым полотном. Кто-то, как Лев Львович (Николай Ковбас), вяжет довольно ровно; другой, как Илья Львович (Денис Беспалый), путает и пропускает петли. Саша вяжет на пальцах.
Вязание – многогранный символ: это и плетение интриг, и плетение словес (недаром спицы достаются каждому активному участнику мизансцены), и те малые дела, на которые способен каждый из нас в тяжелое время: «Жить нечем? Вяжи!»
В конце спектакля спицы и пряжу вручают и зрителям. «Надо вязать», – убеждает Александра Львовна, вовлекая зрителя в околотолстовский хронотоп. Ведь уже святой Антоний Великий, прародитель монашества, получив откровение, учил, что спасаться от уныния нужно через молитву и рукоделие. Значит, надо вязать.
Проект «Активный театр» был создан год назад. Они открыты и мобильны: декораций у спектаклей нет, реквизита совсем немного. Вначале «Толстого нет» играли в пространстве Государственного музея Толстого. В репертуаре, кроме толстовской драмы, – спектакль по прозе Захара Прилепина «Обитель. 16 рота», созданный вместе с группой «25/17» и Государственным литературным музеем. В планах театра – постановка по мотивам биографии Владимира Маяковского.
Фото автора.
Вера Сердечная - кандидат филологических наук. Живет в Краснодаре.
