Азалия Балгазина
«Черноликие» по повести Мажита Гафури, реж. Айрат Абушахманов, Башкирский театр драмы им. Мажита Гафури
К несчастью, о феномене религиозного экстремизма театр сегодня говорит редко. Охвативший вселенную террор радикалов, кровавый вкус которого испытала на себе почти каждая страна, уже никого не оставляет равнодушным. Человечество взято на «испуг», угроза для каждого жителя планеты стала реальной и ощутимой, в том числе и для мирных граждан. Как много соотечественников стало узниками тоталитарных сект. Теперь это не странно, теперь страшно. Дезориентируясь в направлениях, течениях, видах и формах ислама, мы глубоко не задумываемся о первых предупредительных знаках и символах надвигающейся беды, а все беды на земле, как известно — от невежества, потому и грань, отделяющая истинную веру от тупого религиозного фанатизма очень тонкая и незаметная. Философ Николай Бердяев в своей статье «О фанатизме, ортодоксии и истине» (1937) писал, что «Нетерпимый фанатик совершает насилие, отлучает, сажает в тюрьмы и казнит. Но в сущности, слабый, а не сильный, он подавлен страхом, и его сознание страшно сужено, он меньше верит в Бога, чем терпимый».
Режиссер Айрат Абушахманов не раз обращался к столь сложной и противоречивой теме. Если в его спектакле «Мулла» по пьесе Туфана Миннуллина (2007) заглавный герой, попадая в глухую, спивающуюся деревню, пытается противостоять разъяренной толпе мерзавцев и безбожников, то в нынешнем спектакле «Черноликие» по повести Мажита Гафури (авторы инсценировки — сам режиссер и Шаура Гильманова), режиссер говорит об опасной силе толпы, живущей по указке мулл и богачей. Тема о благородной и созидательной личности, борющейся за свои права вопреки коллективному невежественному разуму и отказывающейся жить по чьей-то указке, проходит красной линией в творчестве режиссера. В «Черноликих», как и в некоторых других своих работах («Полет над гнездом кукушки», «Ахметзаки Валиди Тоган», «В ночь лунного затмения», «Руди — never off…») режиссер отчетливо и смело выразил свою гражданскую позицию, встав на защиту человека, его неприкосновенности при любом общественном строе. Здесь он жестко, беспощадно обличил религиозных догматиков, показав весь ужас темных народных предрассудков и суеверий, он также выступил против любого культа: религиозного, общественного, личности.
В жаркую пору сенокоса, в его редкие минуты отдыха деревенская молодежь звонко и озорно резвится, а влюбленные Закир и Галима нежно смотрят друг на друга. Внезапно, оборвав веселый смех, врывается «почерневший от ярости и злобы» Гайфулла (Ринат Баймурзин), местный байский сынок. Среди потупивших взор юношей, только Закир при всех осмелился дать отпор его обвинениям. Затаив обиду, Гайфулла станет инициатором коварной расправы над влюбленными, а аргументом будет клевета: «Закир и Галима обнимались» и этого будет достаточно для того, чтобы запустились мощные механизмы суровых законов шариата, по которым запрещено неженатым людям даже смотреть друг на друга. Таковы были горькие нравы Башкирии в конце XIX — начале XX веков, описанные великим классиком башкирской литературы Мажитом Гафури в 1926 году. Для башкирского театрального искусства эта повесть — знаковое произведение, к нему обращались многие театральные коллективы республики, в том числе Башкирский театр оперы и балета (легендарный одноименный балет Халика Заимова и Александра Чугаева) и Театр кукол (спектакль «Галима» в постановке Владимира Штейна принес театру всесоюзный успех). Впервые же повесть была инсценирована и успешно поставлена именно на сцене Башкирского театра драмы в 1938 году (авторы инсценировки Гайнан Амири и Вали Галимов) и, конечно же, она соответствовала существующей на тот период атеистической идеологии.
Режиссер помещает зрителей на сцену, и поэтому мы видим вплотную бедную и мрачную жизнь крестьян, а за забором — просторное и небедное убранство мечети с его бархатной обивкой, хрустальными светильниками и колоннами. Здесь явственен иронический подтекст режиссера: смотрите, как сытые и самодовольные священники, не утруждаясь, живут от людских подаяний. Образ такого вот бездушного муллы-ортодокса Казыя (имя от религиозного сана — судья, толкователь законов шариата) вокруг которого ходит постоянная свита из халифов и шакирдов, создал актер Рауис Загитов, это одна из самых сильных работ в спектакле. Особенно впечатляет тот момент, когда он с высокого балкона минарета от имени Аллаха вразумляет народ, призывая его свершить суд над молодыми, «чтоб другим неповадно было». Его беспрестанно пламенная речь до кома в горле, до какого-то животного страха напоминает «лающую» декламацию Гитлера - так и кажется, еще немного, и он выбросит руку вперед. Казыю несколько противостоит образ другого священника — просвещенного и мудрого Ахуна хазрата (Хурматулла Утяшев), призывающего не совершать самосуд, но это призыв «вопиющего в пустыне». Мхом обросшая дремучесть народа не позволяет распознать в его разумной речи правду.
В спектакле «как лезвием ножа по полотну» проходят несколько ключевых сцен — апофеозов страшного судилища: это когда толпа обезумевших жителей сажей клеймит лица влюбленных, освистывает их и забрасывает камнями, а в их диких криках слышны и карканье ворон, и лай собак. В другой сцене молодые шакирды, обнявшись в плотном кольце ритуала «зикр», стремительно мчатся по кругу, изгоняя злых демонов-шайтанов из души Галимы. Все эти сцены полны динамики и зловещего гротеска: черно-серая масса тел движется под оглушительно нарастающий музыкальный «скрежет и лязг» (пластическое решение Рината Абушахманова и Сулпан Аскаровой) или под ритм молитв-скороговорок, оставляя повсюду жуткие тени. После «forte» последуют «гнетущие тишиной» (именно такое описание встречается в повести в переводе Александра Борщаговского) пронзительные сцены сумасшествия прекрасной Галимы. Хрупкая, беззащитная, с глазами, полными боли и страданий, теперь она ко всем заглядывает в лица и задает вопросы, на которые никто не даст ответа. Она все время играет с камнями, моет их, вероятно пытаясь стереть с них «память», а рукой в белой муке дотрагивается до лица, чтобы не быть «черноликой».
В ослепляющем свете под грустную и щемящую мелодию (композитор Ильшат Яхин) мы видим ее прощальный танец и уходящий силуэт. В спектакле есть еще две сцены сакрального и мифического смысла, в которых явственным образом присутствуют некие персонажи - условно их можно назвать призраками смерти. Не в образе известной старухи с косой, а в образе юнош-сенокосцев они появляются в сновидении Галимы, их много и это верно, ведь толпа клеймила ее с Закиром, следовательно, каждый из толпы становится «человеком с косой» и каждый из них повинен в гибели Галимы. А в бане, куда ведут Галиму, чтоб совершить над ней обряд «очищения от сглаза и порчи», они уже ее ждут: теперь это женщины-чертовки, намывают полы «от порога в избу», тем самым навлекая смерть и «покойника», как говорят в народе. В деревянном корыте-гробу, в котором лежит Галима, а женщины над ней (здесь образ старухи-ведуньи Гильми очень убедительно и узнаваемо создала актриса Танзиля Хисамова) совершают «священный» ритуал с вениками и травами - то есть, по сути, откровенный обряд омовения усопшего. Используя этих персонажей, режиссер тем самым, обозначает роковую предрешенность судьбы Галимы, трагическую обусловленность событий. Там, где царствует невежество, заживо похоронить могут любого. Образ Галимы в спектакле создают две актрисы — Гульнара Казкакбаева и Римма Кагарманова, и обе очень тонко и чутко прочувствовали историю своей героини. Образ Закира проникновенно создал Артур Кабиров, на наших глазах он из вчерашнего влюбленного юноши превратился даже не в зрелого и пережившего трагедию мужчину, он как будто стал глубоким и тяжело больным стариком.
Запоминается актриса Лилия Галина — исполнительница роли Гали, своего рода Автора – прообраза будущего Мажита Гафури. Лилия очень достойно создала этот образ, ее Гали - это добрый, честный и не по-детски размышляющий о жизни мальчик. Когда его душа разрывается от отчаяния и безысходности, он начинает усиленно стучать камнями об пол, пытаясь «достучаться» до черствых и каменных сердец взрослых. Спектакль получился очень цельным по форме, он наполнен тяжелой и устрашающей атмосферой, буквально заставляя испытывать страх и содрогание от нахлынувшей тревоги и какого-то недоброго предчувствия, так и шепчешь про себя: «Не дай Бог, такому повториться!».
Озаглавив свою повесть «Черноликие», Мажит Гафури в скобках дал пояснение «Одна из миллионов жертв прошлого». Тогда в 1926 году писатель искренне верил, что законы шариата никогда не вернутся, что они навсегда останутся в «старой жизни», в далеком и «черном» прошлом. Больше века прошло с описанных им событий, но призраки прошлого вдруг стали оживать и уверенно замаячили в своих длинных закрытых одеяниях.
Фото Р. Шумного
Азалия Балгазина родилась в Уфе. Окончила Уфимский педагогический колледж и Уфимский институт искусств. В годы учебы одновременно работала в Русском драматическом театре и Башкирском театре кукол. В 2003-2011 годах работала редактором отдела "Культура" научного издательства "Башкирская энциклопедия", вела раздел "Драматическое искусство". С 2012 года главный специалист отдела информационных технологий и реставрации особо ценных документов Архивного Фонда РБ Центрального архива общественных объединений РБ. С 2013 заведующая музеем Башкирского театра драмы имени М. Гафури. azalia78@inbox.ru
