Елизавета Царевская
"О-й. Поздняя любовь" по пьесе Александра Островского, реж. Дмитрий Крымов. Лаборатория Дмитрия Крымова и Школа драматического искусства
Не избалованная постановками пьеса Островского "Поздняя любовь" - с закрученным сюжетом о самоотверженном чувстве, банкротстве и власти денег - оказалась подходящим материалом для эксцентричной режиссуры Крымова. Если представить этот спектакль образно, то он похож на большую ватную куклу с динамитом внутри, который взрывается в тот миг, когда совсем не ждешь такого поворота.
Тем, кто наблюдал постановки Лаборатории на протяжении последних лет, спектакль «О-й. Поздняя любовь» может показаться логичным продолжением того, что делал Крымов от «Опуса № 7» до «Оноре Де Бальзак. Заметки о Бердичеве». Поиски театральности и границ достоверного на сцене получили здесь некую завершенность.
Спектакль начинается неторопливо, вспышками, где словно на фотокарточках нам поочередно дают рассмотреть героев. Актеры, одетые в строгую графику черно-белых костюмов, каждый с феерически смешным, объемным гримом, представляют целую галерею оживших мертвецов или типажей, достойных фильма «Кабинет доктора Калигари». Но еще больше, глядя на выбеленные лица, нашлепки-носы, всклокоченную седину и фальшивые косы, вспоминаешь снимки московских спектаклей 1920-х годов. «Поздняя любовь» Дмитрия Крымова - своеобразный ликбез на тему: «Что такое гротеск в театре».
У Крымова интересен не только прием, но и его развитие. В спектакле «Заметки о Бердичеве» персонажи "Трех сестер" точно так же были шаржированы и нещадно осмеяны. Это были настоящие чеховские монстры, они пережили столетие пьесы и были обречены жить дальше. Но по ходу спектакля, несмотря на собственную карикатурность, в них проступало все больше человеческого, сентиментального. Из тотальной гиперболизации рождалась правда образа, ради этого все и затевалось. А в финале спектакля актеры разоружались, снимая костюмы и накладки, и было нестерпимо жалко, что те, прежние, со страстями, вдруг исчезли. В «Поздней любви» гротеск очень быстро становится нормой, некоей заданностью - с ней и приходится жить. Но когда актеры вдруг обнажают человеческую суть персонажей, то становится порой страшно и жутко. В сцене драки Константин Муханов, играющий Лебядкину, из кокетливой и жеманной дамочки вдруг превращается в циничного выродка, который извергает свои жизненные принципы: «Сейчас всех покупают за деньги!»
Персонажи Крымова напоминают застывшие кляксы - как те, что забрызгали белоснежность стен выхолощенного на этот раз пространства сцены. Хотя тут же приходится ловить себя на слове – в них нет ничего застывшего, скорее наоборот. Даже дородная хозяйка дома, круглая как баба на чайник (ее играет Евгений Старцев, не узнаваемый в поролоновых толщинках), вдруг отбросив степенность, с азартом бросается играть в футбол и всем своим неохватным телом нокаутирует сына. Надо особо отметить, что все роли, за исключением Марии Смольниковой, исполняют студенты режиссерского факультета (курс Дмитрия Крымова и Евгения Каменьковича в ГИТИСе). Во всем, что они делают, есть отчаянная удаль и драйв, и ребята лихо справляются и с гримом, и с характерностью.
Сам текст пьесы стал для артистов еще одним аттракционом. Он перепахан вдоль и поперек, с акцентами, расставленными по-новому. Фразы, ставшие, по-видимому, находками репетиций, воспринимаются естественным продолжением пьесы. Так, скупая мамаша в каком-то неистовстве снимает с себя все до нижнего белья, раздевает и идиота-сына, тем самым подтверждая: «У нас нет денег!»
Порой визуализируя не конкретное содержание, а саму форму диалога персонажей, Крымов вскрывает подтекст отношений героев. В сцене общения Маргаритова и его дочки, режиссер переводит длинные нравоучительные монологи отца в магнитофонную запись, вдруг обнажая этот нестерпимо менторский, искусственный тон. Для их разговора Крымов придумывает специфическую звуковую партитуру - булькающий, похожий на голубиный говорок двух любящих, но болезненно замкнутых друг на друге людей.
В спектаклях Крымова главными героями часто были люди без кожи – хрупкие и уязвимые, они всегда оставались немного детьми. Здесь же несмотря на физическую ущербность, все эти «маленькие люди» оказываются настоящими тиранами, каждый в своем роде. И в финале, когда конфликт денег уже снят и все движется к счастливой развязке – свадьбе, вдруг понимаешь, что это беда. Александр Кузнецов, играющий Николая, эдакого героя-любовника, хоть и утрированного, с красными веками, пытается дважды бежать, как в другой, всем известной пьесе. Но его ловят и возвращают к дурехе-невесте. И тоскливое чувство западни вдруг накрывает с двойной силой. А выход один, он известен.
Главное правило хрупких: не признаваться, не выдать, что тебе очень плохо. В мягкое тело очень удобно вставить дуло револьвера и улыбнуться счастливо. Нажать. Больнее уже точно не будет.
Фото Натальи Чебан
Елизавета Царевская окончила театроведческий факультет ГИТИСа (курс А.А. Степановой). В данный момент аспирантка на кафедре истории русского театра. Год работала в архиве Анатолия Эфроса и Натальи Крымовой. В 2014 году окончила обучение в Школе театрального лидера. С осени 2011 года работает на фестивале "Золотая Маска".
