Софа Игумнова
Анализ пьесы Марюса Ивашкявичуса «Спящие»
«Спящие» — это необычная фантастическая пьеса – антиутопия, она повествует о мире будущего (2109 год), в котором живут так называемые «две смены». Смены живут по очереди: 10 лет - Первая смена, 10 лет - Вторая смена. Человечество смогло прийти к такому режиму благодаря медвежьему гену, вживлённому людям, чтобы они могли впадать в «спячку» и не стареть. Отсюда у людей этого мира есть два показателя возраста: активный (когда они не спали) и реальный возраст (сумма спящих лет и активных). Людей с медвежьим геном в пьесе часто называют «зверями» и «медведями», указывая на их генную модификацию. Также есть старшее поколение, которое родилось до «анабиоза», они спят, впадая в искусственную кому. В пьесе действие начинается с пробуждением Второй смены - женской. Женщины Второй смены странно выражаются и приветствуют друг друга репликой: «В любви», а отвечают: «В тебе и с тобою». Они называют друг друга «суками», а когда хотят сделать комплимент используют такие слова, как «нереальная», «пошлая», «сука, какой ещё не было», «луна». В их мире также существует всемирная сеть «орбита», что-то вроде нашего интернета.
Пьеса «Спящие» была написана в 2016 году Марюсом Ивашкявичусом, которому она приснилась. Весной 2020 года во время карантина к Оскарасу Коршуновасу с предложением сделать zoom-версию «Спящих» обратилась продюсер Евгения Шерменёва. Участниками читки стали актёры со всего мира: Лия Ахеджакова, Ксения Раппопорт, Аня Чиповская, Гуна Зариня, Анна Богомолова, Яак Принц, Гундарс Аболиньш, Николай Халезин, Григорий Гладий, Камий Кайоль, а также журналисты Иван Колпаков, Виктор Шендерович, Мария Слоним и переводчица Агнешка Любомира Пиотровска. 4 ноября 2021 года состоялась премьера пьесы на сцене Национального театра Литвы.
Пьеса вскрывает архаические проявления человеческой природы, с которыми, мы наивно думаем, что давно справились: жажда обладать, жажда удовольствия, жажда комфорта, жажда власти и т. д. В более узком смысле я думаю, пьесу можно рассматривать как критику либерального общества, хотя нельзя отрицать, что вторым «дном» встаёт вопрос и о тоталитарном обществе, и о борьбе двух режимов.
Как уже было упомянуто выше, реальность пьесы – это будущий мир, живущий по сменам, действие разворачивается в Москве 2109–го года. Смены сформированы согласно «женскому» и «мужскому» типу власти. Первая смена - мужская: тоталитарный мир, с жестким режимом, управляемым мужчинами, там всё регламентировано, упорядочено и подконтрольно. От героя Андрея мы узнаём, что в этой смене люди преимущественно молчат и привыкли понимать друг друга без слов - по глазам. Вторая смена - женская: либеральный мир, его самая большая ценность — это любовь. В этой смене правят женщины, здесь уважается мнение и выбор каждого, здесь все умеют говорить, в частности, о чувствах, в этом мире каждый может быть тем, кем он хочет, и делать с собой всё, что хочет, и т. д. Сюжет пьесы репрезентирует как раз женский мир, а о мужском мире мы можем узнавать только по описаниям.
Государство, где царит толерантность, любовь, право выбора и уважение чужого выбора сегодня является желанной версией для многих. Смею предположить, что такое государство многим представляется возвышенным, люди – мудрыми, добрыми, красивыми, не покалеченными стрессом и репрессиями. Такое общество, мы полагаем, должно быть в высшей степени духовным и отрешённым от материальных, низменных, инстинктивных категорий, как насилие, секс, жадность, стремление властвовать и присваивать. Вторая смена, однако, с самого начала производит очень противоречивое впечатление: мир женщин у Ивашкявичюса не похож на прекрасный мир гармонии и баланса. Более того, местами откровенно вызывает отвращение: начиная с «подъёма», когда женщины в ужасном виде и с диким бредом начинают просыпаться после анабиоза, и заканчивая напыщенной и насквозь лживой речью Астриды – главы Второй смены.
В центре женского мира, очевидно, стоит женщина. Точнее даже - женское тело. Сразу бросается в глаза гипертрофированное, озабоченное отношение к теме секса и к женскому телу. Об этом можно судить уже по тому, какой лексикон сложился у представительниц Второй смены, мы знаем, что развитие языка отражает саму жизнь (вспомним герменевтику Людвига Витгенштейна). Женщины называют друг друга «суками», «пошлыми» (то есть красивыми). Для нас эти слова всё ещё имеют достаточно вульгарный оттенок (хотя, думаю, найдутся несогласные), а для них — это повседневные слова, обозначающие именно женскую красоту и принадлежность к женскому роду. В языке сексуальная озабоченность проявляется и в свободном рассуждении об оргазме, применении оргазма как метафоры. Оргазм — это то, что герои пьесы постоянно испытывают. Они ищут новые пути для его достижения. Одним из наиболее радикальных примеров гипертрофированного отношения к удовольствию является Настина операция по трансплантации специального устройства, которое позволяет заниматься ментальным сексом. Показательно работает прозрачная метафора наркотиков, которая отражается во втягивании специальных датчиков через нос, чтобы достичь «сомнительного» удовольствия, о котором, разумеется, Майя и Настя пожалели.
Продолжая тему «женоцентризма», рассмотрим сюжетную линию, связанную с Марией. Старшая из трёх сестёр, она страдает от своего тела, которое лишено женских органов, она чувствует неполноценность и мечтает иметь здоровое женское тело, что репрезентирует особое отношение к женскому именно в сексуализированном отношении. И Мария как представительница медицинской науки стоит на границе научного прорыва и своей мечты: она станет обладательницей нового женского здорового тела. Женское тело здесь выступает как цель жизни (по достижении которой Мария опять начинает страдать). Такое сакральное отношение к здоровым женским органам является краеугольным камнем в определении границ моральности. Например, существует банк спермы специально для того, чтобы «жеребец» не входил в женское тело «всем мясом». Мария предлагает Майе (второй сестре, которая хочет иметь ребёнка от мужчины) воспользоваться именно таким методом, так как естественный способ считается чуть ли ни аморальным. Во всём этом проявляется идея полной самодостаточности и замкнутости на себе женского тела.
У женщин Второй смены могут быть матчества (современная мечта феминизма). Отношения между женщиной и мужчиной практически нереальны, как уже было сказано, а вот отношения между женщинами становятся источником напряжения. Примером может послужить конфликт, который проявляется в отношениях между Майей и Настей (третья сестра): «Послушай… ты можешь меня ревновать. К другой женщине, даже мужчине, но ты должна выбрать – что-то одно, понимаешь? Нам нужно определиться, кто мы - сестры, любовницы или ты мой ребенок. Это не может быть вместе», - говорит Майя Насте.
Этот отрывок отражает проблему несовместимости трёх моделей отношений между двумя женщинами. Таким образом, женское тело усилиями Второй смены хоть и пытается обожествиться в своей самоцельности и целостности, но от всех представленных проблем, несостыковок и псевдорешений становится несколько жутковато и даже противно.
Каково отношение к мужчинам? Для начала нужно сказать о распределении мужчин и женщин в пьесе. В ней девять женщин, включая Орбиту (несомненно, она женского пола), и четверо мужчин, о двоих из которых трудно судить в отношении половой принадлежности, а другие двое являются представителями Первой смены (Дуня-беженец и Андрей-диссидент). Остальные мужчины спят. Трудно судить об общем соотношении мужчин и женщин Второй смены, но в действии спектакля доминируют женщины.
Теперь о мужчинах. Во-первых, к мужскому телу испытывается отвращение. Дуня учит Андрея этикету Второй смены, а также вручает ему специальные кожаные трусы, которые позволяют всё скрывать: «Яйца и член - под себя, чтоб мне ничего не торчало». То есть речь идёт о стыде, о принижении, о насилии над телом. Здесь зритель может задаться вопросом, мол, а о какой толерантности и любви шла речь? Заявленные ценности уважения, принятия и прочее оказываются нерабочими по отношению к мужчинам и их телам.
Во-вторых, если мужчин Второй смены принижают, то мужчин Первой смены боятся, ими даже восхищаются. Это прослеживается по отношению героинь к достижениям Первой смены: женщины постоянно говорят о том, как много всего они достигли, даже реку провели, хотя водные ресурсы давно иссякли. Мария ликует, что Первая смена наконец-то оценила проект Второй смены и теперь спонсирует их. Автор нарочито подчёркивает превосходящее положение Первой смены, используя незамысловатые коды: золотые термосы для сна и полный стол мяса, встречающий героинь после спячки, хотя они его не едят (золото - символ власти, а мясо показывает хищную натуру мужчин, которая противопоставляется травоядным женщинам). Мы видим, что это возвышение происходит на очень примитивном уровне. Тем не менее, чем примитивнее, тем эффективнее оно работает на женское общество, привыкшее следовать за чувствами и порывами. Механизм устрашения женского мира мужским происходит путем постоянного как будто закадрового существования мужчин. В стенах дома семьи постоянно «пыхтят» термосы, а также некоторые героини начинают себя ощущать частью плана Первой смены. То есть ситуация складывается таким образом, что над женщинами нависает невидимая угроза жизни, с которой невозможно бороться средствами, узаконенными женским обществом, а смирение ведёт к верной смерти. Вся ситуация сводится к тому, что Первая смена, даже будучи в неактивной фазе, подавляет Вторую и заставляет заснуть раньше срока.
В этом контексте постоянно наблюдается механизм подавления и насилия, который, с одной стороны, на деле не решается в женском «толерантном» мире и, с другой стороны, всё ещё отлично работает для достижения власти. Вторая смена не справляется со своими провозглашёнными ценностями, которые, в сущности, являются всего лишь ширмой для всё той же доминантной стратегии.
Карикатура на феминизм заключается и в бесконечном попугайском повторении старой Астридой реплики «Я сама» при её полной несамостоятельности. Она не состоятельна ни в физическом плане, ни в качестве главы смены: все её действия – это лишь показательные выступления с речью, которые, маскируясь под сотрудничество и уважение к «союзникам», призывают ничего не делать. Это лозунги, в которых нет ни капли искренности, смысла и потенциала к решению проблемы.
Таким образом толерантное общество в спектакле выворачивается в низменное, фальшивое, нелепое и неспособное на развитие и борьбу. Ценности этого общества, призванные называть вещи своими именами и уважать любые различия, – это иллюзия. Это очередной «дискурс» власти, по Фуко, используемый в интересах доминирующей верхушки, которая слепо верит в свою субстанциальность. Здесь невозможен вопрос «какой вариант лучше?», автор не стремится дать на него ответ, мы можем говорить только о силе, и в этом отношении мужской мир оказывается сильнее. Обстоятельства в этой антиутопии складываются таким образом, что центральным событием становится борьба за выживание.
В мировом контексте ситуация с недавних пор особенно обострилась. Сегодня практически каждый человек переживает внутри себя ревизию ценностей. Вечный конфликт между разными политическими взглядами горит особенно ярко. О чём может сказать сегодня пьеса «Спящие»? Мы думаем о ценностях и представляем себе идеальные миры, которые на то и идеальные, что их невозможно достичь. Эта наивная мысль, что невозможно достичь абстрактного идеала, прийти к какой-то точке равновесия, имплицитно имеет интенцию на постоянную борьбу. Самое главное зло, распаляющее борьбу, - человеческий эгоизм, который считает, что истина заложена в чьём-то мнении, а дальше, в зависимости от того чьё оно, будет решено правильное ли оно или нет. В итоге всё это мероприятие сводится к вечному перетягиванию каната. Сам факт этой борьбы говорит о том, что человечество всё ещё не может перерасти свои низменные, хтонические порывы. Мы продолжаем называть одни и те же вещи разными именами и не задумываемся, как они соотносятся друг с другом, с нами, с миром, как они работают (на нас или против нас?). И, кажется, мы не приближаемся к выходу из этого круговорота.
Софа Игумнова - студентка 2-го курса бакалавриата «Культурология» НИУ ВШЭ.
