Елена Жданова
Режиссёрская лаборатория «Актуальная драма» в Драматическом театре имени Н.П. Охлопкова, Иркутск
Осенью в Иркутском академическом драматическом театре имени Н.П. Охлопкова должен был пройти XIII Международный театральный фестиваль современной драматургии имени А. Вампилова. К сожалению, из-за пандемии театр не смог принять на своей площадке коллективы из других городов. Однако, задуманная ещё весной режиссёрская лаборатория «Актуальная драма» состоялась. В ней приняли участие пять молодых режиссёров, которые адаптировали пьесы современных драматургов к формату академического театра. Поиски новых форм велись не только в области режиссуры и актёрской игры, но и в области театрального пространства. Театр заново открыл преимущества классицистской архитектуры.
Смерть на фоне празднества
Первый эскиз публике представил Николай Берман - выпускник режиссёрской магистратуры Школы-студии МХАТ и Центра имени Вс. Мейерхольда, ученик Виктора Рыжакова, выпускник Мастерской индивидуальной режиссуры Бориса Юхананова. На иркутской сцене он поставил эскиз по пьесе Ольги Мухиной «Олимпия». Зрителей разместили на основной сцене, а местом действия – Олимпом – стало сценическое пространство вокруг зрителей, партер, ложи бельэтажа и амфитеатр. На сцене находится обеденный стол, накрытый на четыре персоны. Поодаль, за столом, висит прозрачный занавес. Занавес одновременно служит и экраном для демонстрации архивного документального видео 80-х годов, и «железным занавесом», который по мере развития действия убирается, символизируя смену эпох. На видео крупным планом идут образы Брежнева, Михаила и Раисы Горбачевых, Софии Ротару, кадры олимпийского шествия, похороны Высоцкого. Советский гимн и речи генсеков в постановке Бермана довлеют над живым человеком. Сквозь документ к зрителю настойчиво пробивается тихий голос актёра.
Благополучная семья Стечкиных представлена в пьесе Мухиной бабушкой, мамой, папой и сыном. Их объединяет любовь к спорту и олимпийским победам. Вековой мудрости бабушки (Ольга Шмидгаль) противопоставляется молодёжь, которая ничего не ищет и ни о чём не заботится. Молодняк с обоих берегов Москвы-реки гоняет на роликах в Александровском парке, парит в иллюзиях, стремится к наслаждениям, на дискотеках прокачивает через себя музыкальные хиты и кокаин. Артисты катаются на роликах в партере и вокруг зрителей по сцене, ходят на лыжах, и под аккомпанемент гитары поют песни. Лыжи и акустика становятся символами эпохи - олимпийских достижений родины и бардовских слётов шестидесятников.
Текст «Олимпии» соткан из значимых для страны событий. На беспристрастном фоне истории протекает жизнь советских граждан. Из предложенных фрагментов зритель как мозаику собирает историю собственной семьи. В этом и оказывается художественная сила воздействия спектакля на публику.
На Марсе будут яблони цвести!
Следующим стал эскиз Андрея Шляпина - выпускника ГИТИСа, мастерской Евгения Каменьковича и Дмитрия Крымова. Он работал с пьесой Дмитрия Калинина «Кое-что о том самом и не только…»
Для постановки эскиза режиссёр выбрал камерную сцену. Из реквизита на сцене доминировали офисные вещи: принтер, стол, кресло на колёсиках, кулер для воды. По всему полу валяется бумага для офисной техники. Посередине зала находятся ширмы-двери, обтянутые прозрачной тканью. Сбоку стоит металлическая кровать с пружинной сеткой.
Кровать резко выделяется на фоне пластмассовых вещей. Так же, как выделяются одетые в строгие деловые костюмы взрослые люди с репликами семилетних детей. На противопоставлении детскости-взрослости выстраивается динамика спектакля – герои в одно и то же время существуют в условном пространстве офиса и в старом дворе с фонтаном, где, будучи детьми, строят космический корабль для полёта на Марс.
Появление актёров на сцене из-за ширмы, обтянутой легко рвущейся тканью, создаёт комическую рамку спектакля. Энергичный напор актёрской игры сразу входит в конфликт с инертной средой обитания героев. Александр Братенков в роли Димки полон задора, озорства и любознательности. Он летает на тросе, дерётся с Серёгой, после драки ходит в рваной штанине с выглядывающим из ботинка голубым носком и с разодранным плечом рубахи, разговаривает с Кукой на языке междометий. Андрей Винокуров в роли дворового хулигана Серёги играет на комическом несоответствии внешности возрастного актёра и юношеской запальчивости - старик с сединой, катаясь по полу в деловом костюме, отчаянно лупит Димку, нанося удары вслепую. Валерий Жука в роли Куки правдоподобно воспроизводит тот рубеж возрастной беспомощности, когда дети и старики настолько похожи друг на друга, что о них говорят «что стар, что млад». Игорь Чирва в роли Вовки носит роговую оправу с заклеенным пластырем правым «глазом», пятится, прячется за спину Димки, сидит на железной кровати и мечтает о полёте на Марс. Для воображения ребёнка открыт весь мир, все впечатления для него внове, знания ещё не сужают полёт фантазии, поэтому вентилятор или утюг вполне могут стать запчастями для ракеты, а кровать – звездолётом.
Сила театральной условности пробудила в зале «то самое», что не определяется ни материей, ни действиями, но рождается здесь и сейчас, во время совместно проживаемой актёрами и зрителями истории. Эскиз имел оглушающий успех. Драмтеатр взял его в работу.
Магия бессмысленных движений
Александр Баркар - выпускник Луганского института культуры и искусств. Он работал над эскизом по пьесе беларусского драматурга Дмитрия Богославского «13 первых правил баскетбола, сформулированные Джеймсом Нейсмитом».
Четвёртая сцена вместила в себя странную трагедию о банальной измене и продуманной мести. Скрытые между персонажами противоречия режиссёр решил передать через танец. Но импульс движения у артистов не совпал с текстом пьесы. Артисты произносили реплики, бегали, катались по полу, стояли, лежали, синхронно двигались, меланхолично смотрели в одну или разные стороны, стояли лицом, боком или спиной к зрителю. Отстранённость артистов от произносимых фраз подчёркивала фальшь интонации. Пластическое решение эскиза визуально воспроизводило тот бытовой ад, в котором существуют персонажи. В итоге, зрелищность вытеснила сюжет на второй план. Разрыв между заурядным высказыванием и абстрактными движениями оказался настолько велик, что и без того неглубокие смыслы пьесы оказались искусственно закопаны в чрезмерную телесность. Если мысль нужно было протанцевать, то текст Богославского стал лишним. Если мысль нужно было донести через живое слово, то движение сделало послание мёртвым.
Оковы разума
Следующий эскиз приготовил Евгений Закиров - выпускник ГИТИСа (мастерская профессора Сергея Женовача). Он работал с пьесой французского драматурга Флориана Зеллера «Папа».
В квадратуре Другой сцены режиссёр создал поле памяти, где еле теплится гаснущий рассудок главного героя. Сергей Дубянский в роли Андрэ играет бескомпромиссно, беспощадно, «на разрыв аорты». Артисту удаётся потрясающее перевоплощение в восьмидесятилетнего мужчину, страдающего деменцией. Душевную боль он передаёт в растерянном взгляде, блуждающем по незнакомым лицам, в упрямстве, с которым он отказывается от сиделок, в галантности, с которой Андрэ флиртует с молодыми девушками. Весь мир распадается на эпизоды, которые между собой связывает только его дочь Анна.
Дуэт Татьяны Фроловой и Сергея Дубянского до предела наэлектризован тяжёлым противостоянием отца и дочери. Причины - не ясны. Конфликт, как сжатая пружина, только и ждёт внешнего толчка, чтобы распрямиться со всей силой скрытого сопротивления. Но освобождения не происходит. Ясности не наступает. И тогда неестественную тишину сменяет сумасшедшая чечётка, которую выбивает Сергей Дубянский. Чечётка, как дробь, оглушительно разносится в пространстве, где истошно кричат чайки, с которыми только и остаётся «разговаривать» герою.
Пришёл, увидел, убил
Последний эскиз представил Виктор Стрельченко - выпускник ГИТИСа, мастерской Олега Кудряшова. Он работал с пьесой немецкой авторки Дэа Лоэр «Синяя борода – надежда женщин», написанной ещё в 1997 году.
Для постановки эскиза был выбран подвал драмтеатра. Зрители долго шли в потёмках по длинным коридорам старинного здания, где на каждом повороте их встречали капельдинеры с предостережениями «берегите голову» или «здесь ступенька». В некоторых углах стояли лампы-свечи. Обстановка должна была создать атмосферу мистики и ужаса, но вызывала только смех. Всё это напоминало обаяние квест-комнат с поисками ключей.
Анфилада подвального помещения как нельзя лучше подходила для формирования сюрреалистической атмосферы постановки. Массивные монументальные арки привносили в спектакль средневековый колорит. Холод и темнота физически погружали в проживание сюжета. Все предпосылки для удачного эскиза были соблюдены.
Начало действия тоже было многообещающим. На фоне арок в темноте высветился силуэт молодого человека, закапывающего труп. Звук лопаты гулко разносился под сводами помещения.
Завязка конфликта относится к моменту встречи в парке Синей Бороды и прекрасной незнакомки. Представившись Юлией, девушка предлагает ему съесть мороженое, покататься на роликах, и, спустя два часа после знакомства – жениться на ней сей же час, сымитировав брачные клятвы. Синей Бороде по душе свободолюбие Юлии, и он вступает с ней в игру, правил которой не понимает. Юлия, сославшись на скоротечность жизни, травится у него на глазах. Вкусив неотразимый яд жестокой игры, Синяя Борода не может остановить поток женских смертей, которые нарастают вокруг него как снежный ком.
Драматургиня Дэа Лоэр, делая своего героя чуждым обществу, продолжает традицию Кафки, Камю и Зюскинда. Синяя Борода обладает диковинным запахом, который является аналогом необычайной красоты. Запах гипнотически воздействует на женщин, возбуждает в них тоску по идеальной любви, заставляет их преследовать источающий запах объект вожделения. Дэа Лоэр выворачивает наизнанку образы массовой культуры, превращает Синюю Бороду в жертву, а женщин – в одержимых страстью невротичек. Ни один из персонажей не останавливается перед искушением: женщины - безумно влюбляются, мужчина - убивает. Красота меняется местами с уродством, делая Синюю Бороду печальным убийцей женщин.
Однако в рамках постмодернистского театра режиссёр начал играть на поле психологического театра. Всё сползло в мелодраматические женские монологи, вялые попытки Синей Бороды отбиться от назойливых поклонниц, несмешной юмор и в череду унылых образов из трупов жён Синей Бороды, сыгранных студентками Иркутского театрального училища, которые на заднем плане монотонно ходили туда-сюда, твердя свои реплики. Реплики гулко разносились по помещению, из-за чего слов было не разобрать.
Фото Жени Михайлова
Елена Жданова окончила факультет филологии и журналистики ИФИЯМ, выступает как театральный критик с 2018 года. Princess_38rus@inbox.ru
