Ирина Пекарская
"Осенняя скука" Николая Некрасова, Мотыгинский театр, Красноярский край, реж. Артем Терехин. Спектакль был показан на фестивале "АртМиграция" в Москве
Стало быть, можно оправдать свое существование?
Оправдать хотя бы чуть-чуть?
(Жан-Поль Сартр, «Тошнота»)
Вооружившись томиком Сартра, захожу в зрительный зал в ожидании знакомства с прочтением одной старой пьесы молодым режиссером. «Осенняя скука» закрывала московский форум-фестиваль молодой режиссуры «АртМиграция». Участник фестиваля Артём Терёхин, воспитанник выдающихся режиссеров, волею судьбы стал художественным руководителем совершенно необычного театра-теремка, который находится где-то за далекими горами в синих далях: от Красноярска поселок Мотыгино отделяет тайга и три реки – Енисей, Тасеева и Ангара. Но самое главное свойство этого полупрофессионального-полулюбительского театра – в нём работают только энтузиасты своего дела. Ведь театр в столь уединенном месте больше, чем просто театр.
Новаторская для своего времени комедия Николая Некрасова «Осенняя скука» (1848) описывает заявленное в названии явление психологически тонко, со множеством реалистический деталей, с юмором, но в «серой гамме», без характерной комедийной экспрессии. Повествование охватывает один день немолодого помещика, самая серьёзная задача которого – не заснуть случайно днём, чтобы не мучиться от бессонницы ночь. Прожить длинный, серый, осенний день не так-то просто. Пьеса передает сонливо-ленивую ауру поместья, которую можно встретить не только в произведениях Некрасова. Лень и её производные – скука, хандра, являются чуть ли не центральной темой литературы XIX века, распустившейся пышным цветом в веке ХХ в виде экзистенциальной тошноты Сартра.
По центру сцены на фоне задников стоит белая больничная каталка, а на ней – прикрытое простыней тело (Роман Полуэктов), обращенное босыми ногами по направлению к недоумевающему зрителю. На пальце только бирки не хватает, как в каком-нибудь телевизионном детективе, для полной иллюзии морга.
Декорации не дают никаких намёков на старину. Стена, раздробленная на три наклонных белесых сегмента с маленькими окошечками каждый, как в двери тюремной камеры. И всё. «Труп» начинает под музыку шевелить пальцами ног – герой всего лишь спал, как ему и положено. Но: одет он точно не как помещик. Роба на нем, пижама больничная, да еще на пару размерчиков больше. Понятно! Вот оно, верное место для скуки – больница! Скука – клиническое явление, дефект личности без интересов.
Как это страшно – скучать. Приходит она, пустота, давит на грудную клетку так, что, кажется, разорвет ее на части... Ложишься и чувствуешь до боли, как кровь бежит по сосудам, напрягая стенки последних. И теряешь понимание - где верх, где низ, и, если нет ничего приятного – так пусть будет катастрофа! "Скука... как она ужасно скучна" заявляет Сёрен Кьеркегор. Вот и придумывает персонаж Некрасова несуществующие болезни, надеясь ощутить хоть что-то, кроме пустоты. Пусть это будет даже страх смерти, так как осознание своего существования пугает ещё сильнее. А она, эта пустота, экзистенциальная тошнота, навалилась и, как душевная болезнь, жрёт своего хозяина.
Поэтому обращение поместья в психушку вполне закономерно и целесообразно. Но предложенный нам образ вовсе не обязательно рассматривать как настоящую психиатрическую больницу. Внутренний «желтый дом», где человек ощущает себя брошенным кукушонком, есть у каждого.
Пушкинская фраза «какое низкое коварство полуживого забавлять» неплохо иллюстрирует отношения между изнывающим от скуки главным героем и теми, кто, скучая не менее, вынуждены его развлекать. Ибо скучающий – как полуживой, он не реализуется, не живёт, да и боится жить. И тех, кто рядом, затягивает в клиническую скуку как в воронку. Впрочем, в данной постановке все персонажи имеют разную степень реалистичности. Возможно, кто-то представляет персонал больницы, а кто-то – лишь фантом. И вступает наш пациент в диалог с саморазбирающимся кентавром, и белые тапочки без хозяина задумчиво следуют от кулисы к кулисе, и повар в белых одеждах посыпает всех и вся искрящимся снегом… Всё здесь движется и живёт, даже стены не стоят на одном месте и подают руку помощи в нужный момент.
В финале герой бунтует, бунт этот подавляется санитарами и врачами. Вот он – путь развития скучающей души. Постановка не предлагает нам выхода, оправдания существования персонажа.
Артему Терёхину легко, изящно удалось перевести старую пьесу на новые рельсы, не изменив практически ни слова. Некрасов остался тем же, и говорит почти о том же, но только со зрителем начала XXI века, которому психиатрическое учреждение закрытого типа намного ближе, чем мелкое дворянское поместье. Теперь эта сатира ещё более «интериоризировалась», вывернув душевное состояние человека, который так и не пришёл к осмыслению своего существования.
Пекарская Ирина Игоревна – окончила исторический факультет КГУ им. Н.А. Некрасова (2000) и аспирантуру по специальности «Социальная философия» (2009). Ведущая сайта Костромского камерного драматического театра п/р Б.И. Голодницкого (http://kamerniy-teatr.ru). pekarska@yandex.ru
