Камилла Конвэй
«Три сестры» Антона Чехова, реж. Константин Богомолов, Московский Художественный театр имени А.П. Чехова
Как и другие пьесы Антона Чехова, пьеса «Три сестры» всегда являлась «барометром» своего времени, формулой эпохи: через монологи ее героев звучат вечные вопросы, знакомые каждому. Эта пьеса занимает особое место и в истории Московского Художественного театра: ХХ век начался и завершился постановками «Трех сестер» на сцене МХТ. В нулевых годах прошлого столетия ее поставил основатель театра Константин Сергеевич Станиславский, на исходе ХХ века знаковый спектакль по этой пьесе выпустил Олег Николаевич Ефремов. Когда стало известно, что Константин Богомолов приступил к репетициям «Трех сестер», многие вспомнили ироничную сценку из пьесы, разыгранную некогда в его спектакле «Идеальный муж. Комедия»: тогда сестры – гламурные светские дивы, утопали в мягких креслах. Ирина (Александра Ребенок) лениво, с провинциальным говором тянула: «в жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось рыботать!», на что манерный молодой человек, вымышленный персонаж Томми-липучка в искрометном исполнении Павла Ващилина, отвечал словами Соленого, что, мол, скоро вы все умрете от кондрашки, или «я вспылю и всажу вам... пулю в лоб!», - делая многозначительную паузу посреди реплики.
В «Трех сестрах» нет и следа той хулиганской иронии. Константин Богомолов говорит, что ставит пьесу как «конкретную, бытовую в эмоциональном плане вещь о живых, обычных людях». Текст пьесы по большей части остается неизменным, претерпевая незначительные сокращения, но благодаря интонациям и акцентам в речи приобретает новые смыслы. Спектакль сделан в умеренных тонах - без фальшивых вскриков и слез, без заламывания рук и повышения голоса.
На сцене – схематичные очертания дома из люминесцентных ламп-трубок, освещение меняет цвет в зависимости от настроения мизансцены (художник – бессменный соратник Константина Богомолова, Лариса Ломакина). Декорации решены лаконично и в узнаваемом стиле: фортепьяно, три мягких дивана в разных углах пространства дома, несколько экранов, на которые, как и во многих других спектаклях Богомолова, в режиме реального времени проецируются крупные планы. Ни один взгляд или жест не ускользнет от зрителя.
В доме Прозоровых жизнь будто бы остановилась. На экране перед очередной мизансценой обозначается год, время летит с головокружительной скоростью, но в доме и в жизни семьи все остается по-прежнему. Как мы помним, сестры мечтают переехать в Москву из маленького городка и живут в предощущении скорых перемен, но ничего не предпринимают для того, чтобы они произошли.
Пьеса начинается с именин младшей сестры. В классических постановках «Трех сестер» на празднике Прозоровы обычно все еще беззаботны и полны надежд. В спектакле Богомолова все иначе: в имениннице вовсе нет юношеского задора, Ирина (Софья Эрнст) глубоко погружена в свои мысли, ее взгляд то и дело стекленеет, а движения становятся замедленными, механическими. На праздник заходит подполковник Вершинин (Дмитрий Куличков), только прибывший из Москвы. Сестры повторяют его слова с нажимом, с нотками отчаяния: «Из Москвы? Из Москвы?». Переезд представляется им спасательным кругом, будто бы с его помощью можно решить все проблемы, сбежать от себя. Ольга в исполнении Александры Ребенок – насмешлива и даже немного цинична; кажется, что она яснее всех понимает, что в Москве им не быть.
В спектакле Богомолова две несчастливые истории любви неожиданно обретают видимую рифму: острая привязанность Маши к Вершинину и болезненная влюбленность барона Тузенбаха в бесчувственную Ирину. Роман Маши и Вершинина режиссеры интерпретировали по-разному: и как платонический, и как страстную связь - Маша вышла замуж в 18, и ее муж казался ей самым умным. Несколько лет спустя стало ясно, что Кулыгин, Машин муж - заурядность и в суждениях поверхностный. Вершинин не менее зауряден в тексте пьесы, но у Богомолова все иначе: Вершинин в исполнении Дмитрия Куличкова - личность, слова его звучат важно и значительно. Он имеет ориентиры и принципы, смотрит в будущее с оптимизмом, говорит всегда твердо и решительно, потому и хочется верить ему без оглядки. Такая интерпретация Богомолова дает вполне логичное объяснение сердечному порыву Маши. Маша в исполнении Александры Виноградовой – не менее сдержанна, чем ее младшая сестра; и только лишь прощаясь со своим возлюбленным навсегда, Маша-Виноградова порывисто обнимает его и не может отпустить. Невыносимо долгие объятия; мощная, сжатая энергия спектакля так и рвется наружу. «Я схожу с ума»,- буднично, без нажима говорит Маша после прощания.
Большая удача спектакля – воплощение героев второго плана. Обычно роли Ольги и Маши – бенефис признанных актрис, но сестры у Богомолова наоборот – абсолютно статичны, не эмоциональны, оторваны от жизни.
В спектакле Богомолова чувства барона Тузенбаха к Ирине совершенно платонические; две эти истории складываются в своеобразный «перевертыш». В роли барона Тузенбаха - Дарья Мороз, и женственная, нежная интонация признания Ирине барона в воплощении Мороз как нельзя лучше подчеркивает платоническую суть этой влюблённости. Страсть Вершинина - с расчетом и понятной выгодой; нежное чувство Тузенбаха - ничего не требует взамен. Разделение платонической любви и страсти гарантированно приводят к страданиям; в спектакле Богомолова отчетливо видна неполноценность обеих любовных историй.
Андрей Прозоров в исполнении Кирилла Трубецкого - безвольный, инфантильный, незрелый; действительно «располневший», как и говорит о нем Ольга в первом акте пьесы. Омерзительно слащаво выглядит в спектакле его любовь к жене, мещанке Наташе, его почти детские нежные речи. Правда, на этот раз знаменитые слова про «зеленый пояс» и отсутствие у Наташи вкуса не актуальны: сегодняшняя Наташа в исполнении Светланы Устиновой обладает хорошим вкусом и манерами. Она ведет себя иногда нагло, вызывающе, но в отличие от сестер, она здесь единственная, кто заботится о доме, растит своих детей и думает о будущем. Она не стекленеет взглядом и не тратит времени на рефлексию.
Со времен первой постановки спектакль нередко завершался маршем или же тихой музыкой. У Богомолова сестры произносят свои последние слова в полной тишине, без слез и наигрыша. Они даже не принимают торжественно-застывшие позы на авансцене, а просто сидят на диване. Вершинин уехал, Тузенбах убит - и они больше не существуют для сестер. Здесь никто не кричит, не роняет слез и даже не смеется - безразличие стало явной чертой нашего времени, люди пресыщены информацией, и нет больше сил реагировать на каждую личную или мировую трагедию.
Будущее за уверенными, пусть даже наглыми и не очень романтичными людьми - такими, как чеховская Наташа, потому и финальная песня Тузенбаха, которую с папироской в уголке рта исполняет Дарья Мороз, посвящена ей, а вовсе не Ирине:
«Давайте выпьем, Наташа, сухого вина,
За то, чтоб жизнь стала краше, ведь жизнь одна.
Давайте выпьем, Наташа, за взгляды без слов,
Давайте выпьем за нашу любовь».
Фото Екатерины Цветковой
Камилла Конвэй - студентка театроведческого факультета ГИТИСа (курс Алексея Бартошевича и Видаса Силюнаса). Училась на факультете тележурналистики Института современного искусства. milla95@mail.ru
