Олеся Кренская
«Линии и повороты», Санкт-Петербургский театр «Мастерская», реж. Евгений Ибрагимов
Коллаж – так обозначил жанр спектакля «Линии и повороты», премьера которого состоялась в начале марта в театре «Мастерская», режиссер Евгений Ибрагимов. Его имя известно всем, кто в той или иной мере интересуется театром кукол, поэтому постановка привлекла внимание не только зрителя драматического. В «Линиях и поворотах» Ибрагимов соединяет фактуры, приемы, сюжеты и символы, выдавая их за сны. Коллаж из сновидений – эта фраза, встречающаяся и в аннотации, заботливо прикрывает некоторые слабые места постановки. Удивительно, но, на мой взгляд, это в большинстве своем кукольные сцены. Возможно, их предсказуемость объясняется попыткой режиссера дать драматическим артистам возможность справиться с куклой. Однако этот исключительно технический момент все же не оправдывает ни предсказуемости метафор, ни приемов, лишенных новизны и часто используемых в том числе и самим мастером.
Режиссер заявляет о марионеточности человеческого бытия: пластическая композиция в начале спектакля состоит из рваных, неровных актерских движений, словно к их суставам привязаны нити, за которые их то черт дергает, то ангел бережно придерживает. Короткие клиповые истории рассказывают о людях, в основном - о взаимоотношениях мужчин и женщин, которые начинаются сразу же после сотворения мира. Древо жизни вырастает на наших глазах. Мужчины из кусочков «глины» лепят кольца и палочки, рифмующиеся с фаллическим символом, затем в плавном, почти ритуальном движении мы наблюдаем нечто похожее на детскую игру, когда кольцо накидывается на стержень. То, что позволено в театре кукол, не позволено больше нигде. Но эта сцена выглядела скорее пошло, нежели символично. Вероятно, в данный момент стоило больше значения придать неторопливому величию в актерской пластике, нежели следить за чересчур лобовой и примитивной иллюстрацией судьбоносного для всего будущего человечества акта.
Огромные, в рост крупного человека мужчина и женщина. Встреча. Эмоции. Мир становится иным. И они тоже: фигуры распадаются на части, складываются в нечто хаотичное – все мы теряем голову от любви. Затем они приобретают первоначальный облик и улетают. Эффектный прием, не будь он столь часто употребляемым. Или две маленькие планшетки – мальчик и девочка – играют в мяч. Сначала перекидывают один, потом появляются еще два, и «волшебным» образом под аплодисменты зрителей все они исчезают в глубине черного кабинета. Кукольные приемы, которые использует режиссер, внятны, но своей «оригинальностью» способны произвести впечатление исключительно на публику, которая совершенно незнакома с театром кукол и живо поддается на незамысловатое использование предмета в бессловесной драме.
Или маски. Белые, безликие, делающие всех одинаковыми в равнодушии, в агрессии или слабости. Здесь Ибрагимов повторяет сам себя – такие же маски присутствуют в «Снегурочке» Костромского театра кукол.
Что до драматической линии, то это набор лишенных свежести и морали сюжетов, обличающих людские пороки и слабости. За столиками кафе сидят три пары, за ними наблюдают провоцирующий всех и вся черт и охраняющий людей слабых и несвободных от страстей ангел. Они кидают кости, делают ставки. Сцен в кафе несколько. В одной из них между столиками бродит певец, вобравший в себя внешние черты Кончиты Вурст и клейменный поп-культурой в виде вытатуированных на груди Че Гевары и Микки Мауса. Он – свидетель ссор, примирений, встреч и расставаний – как блестящий подарочный бант на этой коробке, куда режиссер ссыпал пазл современности.
Парень расстается с девушкой, она пытается его удержать, свернув из салфетки трогательную собачку, которая безжалостно сминается раздраженным юношей в шарик. Он уходит, и в следующей сцене мы видим его сидящим на лавке. У ног чемодан, в позе тоска и раскаяние. Но вот ангел ловко сворачивает из газеты собачку, изумительно виляющую хвостиком и пробудившую воспоминания. Молодой человек хватает чемодан и возвращается к любимой. Мило и трогательно. Прием работает. Так бывает в жизни и в бытовом театре, но сновидение требует большего полета бессознательного, ему чужда логика.
В том же кафе появляются парень и девушка-мусульманка в платке. Окружающие трансформируются в агрессивную массу, в едином порыве став беломасочной пышущей ненавистью толпой. Пара удаляется, хотя она очень скоро вернется и встанет в дверях в позах автоматчиков, но под бело-черными клечатыми платками оказываются вовсе не автоматы, а мандолины. Видимо, тут необходимо задуматься о нетерпимости к другим конфессиям, но почему-то было ощущение, что эта история вне контекста «Линий и поворотов». Как и сюжет с пишущей девочкой и явившимся ей чертом – перчаточная кукла с лукавой мордочкой, юркая с длинным упругим хвостиком. Девушка выпивает что-то из бокала, появляется черт, которого она пугается. Заканчивается этюд тем, что они выпивают вместе. Или добро и зло, подлость и благородство – актриса борется со страстями, танцуя то на белом фоне, то на черном.
Единственным безупречным моментом спектакля является свет – глубокий, пронизывающий, оставляющий ощущение вселенской бездонности, в которой кипят мелкие человеческие страсти, где выясняют отношения люди в белых масках. Безликие и несвободные, слабые, отягощенные грехами и пороками в виде тяжелых камней на шеях. И за каждым углом их поджидают ангел с чертом. Кто победит? Смерть, которая представлена художником, конечно же, в виде черепа, брошенного к ногам, или новые жизни, суетливо взрывающие пространство целым косяком светящихся поролоновых фигурок?
В целом коллаж оказался перенасыщен неоригинальными, лишенными фантазийности сюжетами, забитыми приемами, словно у его авторов под рукой был лишь журнал для неприхотливых домохозяек.
Фото Маргариты Мироновой и Августы Левиной
Олеся Кренская - окончила СПбГАТИ, магистр театрального искусства (история и критика театра кукол, руководитель курса А.П. Кулиш). Работает в Ульяновском театре кукол. 725986@mail.ru
