Вера Сердечная
Две пьесы Ярославы Пулинович в постановке Александра Огарева в Краснодаре
Прошло почти два года с тех пор, как Александр Огарев принял пост главного режиссера Краснодарского театра драмы. За это время он поставил три спектакля на большой сцене театра и два – на камерной (не считая лабораторных эскизов). На большой сцене – «Гамлет» (приз за лучшую работу режиссера, лучшее пластическое решение и лучшее световое оформление спектакля на фестивале «Кубань театральная–2012»), «Панночка» и «Кошка на раскаленной крыше». На малой сцене – две постановки по текстам Ярославы Пулинович, «Жанна» и «Как я стал…», которые побывали на престижном фестивале «Коляда-Plays» в Екатеринбурге.
Пулинович и мифы
То, что пьесы Ярославы Пулинович ставят по всей России, не удивительно: ее тексты точно выбирают тонкую дорожку, золотую середину между авангардом и классическими формами. Один из секретов ее творчества – в том, что в бытовых, по сути, драмах воссоздаются мифологические сюжеты и архетипические образы. Нынешние сюжеты редко дотягивают до трагедий древности. Но основа сюжетной современного героя остается той же, что и тысячи лет назад. Все мы надеемся, что герой победит, что зло будет наказано, и что уж если герой будет повержен – то только силами неизбежного рока, и во славу катарсиса. Развитие искусства вносит свои коррективы – и в пьесах Пулинович, верных в деталях, показано, как меняются архетипы и как мельчают мифы.
Жанна из одноименной пьесы Ярославы – современное воплощение девы-воительницы. Ведь недаром она тезка Жанны д’Арк, чуть ли не главной амазонки новоевропейской истории. И неоправданно ждать от нее – богатырки, валькирии, – какой-то бесконечной нежности. Ее кайф – это битвы, и ее правило – выходить из жизненных битв победительницей: «Сердце стучит, а в голове – выгорит дело, выгорит! Я умная, я сильная, я смелая, выгорит дело! И такая сила во мне, такая вера, такое чутье звериное проснулись! Я в тот момент женщиной стала, веришь – нет? Я такую страсть испытала, и азарт, и адреналин, что ни с одним мужиком мне потом так кайфово не было!»
Победить, чего бы это ни стоило. Именно поэтому Жанна так сопротивляется попыткам пожалеть себя: «Я вам не девочка…. Я вам не доченька! Я не бедная. Я богатая… Я богатая! У меня сеть магазинов! Я вам не доченька…»
Противостоит Жанне, вполне закономерно, Катя, – «дева в беде». Она, как и положено такой деве, находится в ожидании героя, принца, который спасет ее из опасной ситуации. Вот только герой, Андрей, как ни старается примерить образ «мужика всемогущего», не очень-то справляется. Попытки спасения девы оборачиваются погружением в бедность, обманом, виртуальным и реальным бездомьем.
Кто же в этой истории оказывается в роли дракона, обижающего невинных дев и шутя побеждающего немощных героев? Большой город. Именно он воплощает в себе и современный идол «всего в жизни добиться», и безжалостность мира к тем, кто не относится к породе воителей. Город здесь – образ государства, социального устройства, при котором любые надежды героев могут обернуться призрачными замками под натиском воительницы-Жанны. Потому что она-то давно выиграла и отбила себе место, и даже с избытком.
Взывающей к спасению девой-в-беде оказывается и Маша, и, по сути, ее мама, Ариша Филиппок, в пьесе «Как я стал». И так же фатально негероичен их герой, Саша, который воплощает сразу несколько архетипических образов – и ловелас (по форме), и «прекрасный принц» (для Маши), и какая-то инфляционная, редуцированная версия байронического героя или лишнего человека. Его саморазоблачительный последний монолог страшен своим нравственным минимализмом.
Одно слово просится на язык при обсуждении Саши – инфантильность. Оно восходит к «инфанта», что указывает не только на «принцевость» образа (еще бы, «сын самого Бондарева!»), но и восходит к латинскому infans – «не говорящий». Сашины обильные слова ничего не значат в большом мире – скажем, для его отца. Потому-то он так и упивается общением с Машей и ее мамой, для которых его слово значит что-то весьма важное.
Закономерно, что роковая женщина Майя оказывается важнее Маши. А Маша так и остается девой-в-беде: мама умирает; внутренние демоны ликуют; дракон радостно ужинает неспасенной жертвой.
Эльфы – образ из древней европейской мифологии. В пьесе «Как я стал…» они своего рода показатель способности… к чему? К любви? К творчеству? К исполнению ожиданий? Стать бы Саше, лежащему на бетонной плите, королем-под-горой, проснувшимся от безделья при признаках беды, и спасти людей, мгновенно ставших зависимыми, – но нет. Король Артур в нем не проснется, и эльфы навсегда умолкнут. «Какие на хрен эльфы», – звучит в финале пьесы.
Пьесы Пулинович, при всей реалистичности, воспроизводят вечные сюжеты. Именно поэтому ее тексты так просятся вон из рамок бытового театра, и эту тенденцию точно воплотил на сцене Александр Огарев, поставивший в феврале 2013 года в Краснодаре проект «Double-Пулинович».
Double, но не дубль
Два вечера современной драмы в камерном зале краснодарского театра, составляющие проект «Double-Пулинович», вовсе не схожи по стилю. Объединяет их имя драматурга, режиссера и острая театральная форма.
«Жанна» исполнена сценографического минимализма. На сцене – стол, стулья и более ничего. Появляются и исчезают говорящие детали: таз с водой, букет цветов, швабра, соленые огурцы. Но в остальном герои остаются наедине с публикой и друг с другом: драма не разбавляется бытописанием, сцена не заставлена интерьерами.
«Как я стал…», напротив, оформлена разнообразно и с выдумкой: здесь и хитро устроенная стена из картонных коробок, и светящиеся домики эльфов, и театр теней, и видеозарисовки, и ходячий и курящий портрет Станиславского... Сцена трансформируется: диагональ ее перекрывается белым занавесом, и обрушивается в итоге то, что за два часа спектакля уже показалось нерушимым.
«Жанна» монохромна. Черный фон, резкий свет, черный пеньюар, белая блузка, прозрачная водка в граненых стаканах; и тела, обнажающиеся в отчаянной пляске, вписываются в этот монохром. Только заяц в руках Кати – вопиюще-оранжевый, до боли наивный символ бессмысленных надежд, и ночнушка ее трогательно-небесного оттенка; в цветные «перья» облачаются офисные девушки в ожидании вечеринки. Черно-белый колорит, вслед за лаконизмом сценографии, фиксирует внимание на лицах, на движениях, на остром выражении чувств.
«Как я стал…» пестр, в цветовом отношении чуть ли не избыточен. Вопиюще розовые колготки Майки, яркие колпачки и гольфы эльфов, фиолетовая ветровка Саши, огоньки в сказочных домишках, цветные видеоотрывки создают пестрый фон жизненного разнообразия. И если в мире «Жанны» определяются самые суровые законы действительности, то в «Как я стал…» вплоть до финала визуально поддерживается ощущение легковесности и красоты мира.
Также и в саундтреке «Жанны» режиссер в поиске правдивой музыки доходит «до самой сути», до народного пения, которое, в сочетании с минималистической сценографией и современными костюмами, прямо пролагает дорогу к обобщениям. Эта музыка будет вечной, и эта история повторится вновь и вновь. Законы в мире Жанны не только непреложны, но и вечны. А в «Как я стал…» мы слышим музыку классическую, – впрочем, режиссер исподволь расширяет музыкальный багаж зрителя композициями Tin Hat Trio, Владимира Мартынова и Ulver, не говоря уж о рэпе вживую, обрамляющем спектакль. Саундтрек отражает некую избыточность и декоративность жизненного уровня героя: пусть, пусть Маша и ее мама погибают под развалинами стены, герой остается в прежнем мажорном состоянии.
Оба спектакля объединяет, впрочем, использование внетекстовых персонажей, своего рода духов сцены: в «Жанне» эту роль исполняют безмолвные герои второго плана, – конечно, одетые в черное, вытекающие из черной одежды сцены; в «Как я стал…» – яркие и пластичные, еще и с фонариками, эльфы, волей режиссера эволюционировавшие от пары упоминаний в тексте до полноценных персонажей.
Противопоставление двух спектаклей помогает выявить и схожее, и различное. Первый, казалось бы, сух и жёсток. Второй, на первый взгляд, тронут юношеским оптимизмом и расцвечен беспричинной радостью бытия.
«Жанна» во многом – текст о 1990-х годах, ведь именно в это время происходит деловая инициация героини. После распада СССР советский миф, как наивный, был погребен, сюжетная закономерность счастливого конца опровергнута. Мир, где так много жестокости, – безблагодатен. Эта мысль захватила умы в век распадения метанарративов. Приоритетом стала сила, о ней заговорили герои кино: «В Америке вся сила мира»; «В деньгах вся сила, брат». И вновь стало актуальным противопоставление закона и благодати: авторитетного Ветхого завета и Бога карающего – и Нового завета милующего Бога. Мир вокруг Жанны и тот мир, что строит она сама, – мир Закона.
Александр Огарев так говорил о «Жанне»: «В этой пьесе обозначены некие законы существования. Они не абсолютны, как «возлюби ближнего», это не законы любви, свободы, а понятия и принципы, действующие внутри определенной общности. Эти законы связаны не со спасением Господним, а со спасением своей жизни. Всё существует на грани выживания. Если ты сделаешь что-то не так, не по закону – тебя могут выбросить с работы, эту работу ты можешь больше никогда не найти. Все на очень зыбких основаниях. Не гамлетовский вопрос – быть или не быть? – а выжить или не выжить. Жить или не жить. Это предельно ясная, – по крайней мере, в «Жанне», – дилемма».
Око за око и зуб за зуб: этот закон еще никто не отменял. Он, древний, как сказания о змееборце, работает в самые тяжелые времена. И Жанна, как бы ни стремилась она к любви, живет по законам возмездия. Ветхозаветный мир возрождается в сценическом минимализме, оттеняется народным пением и заставляет задать себе вопрос: а не такой ли была и есть наша Святая Русь?..
«Как я стал…» – текст куда более «благополучный»: здесь нет ни неутолимой мести, ни бесчеловечных насильственных разлук. Так же жизнерадостен и благополучен, как главный герой, текст спектакля с его изящным разнообразием. Эпоха другая: довольные 2000-е.
Но есть ли здесь, на фоне бодреньких рингтонов и словесного творчества, намеки – на любовь, благодать, единение? Боюсь, что прав был Олег Лоевский на обсуждении спектакля: это текст о полной закрытости коммуникаций, о том, что люди потеряли возможность диалога и взаимопонимания. Каждый из них живет в своем мире, и зрители становятся свидетелями развития и крушения одной из комнат внутреннего мира Саши, вместе со стеной из коробок, – только и всего.
Парадоксальным образом, несмотря на изобилие «любовных» связей в мире «Как я стал…», мы видим в нем полное отсутствие любви. Каждый герой настолько замкнут, что лобзает собственное представление о возлюбленном. В то время как в «Жанне», несмотря на суровый холод сценической метели, психологически достоверны настоящие чувства: рвущая душу собственническая страсть Жанны и даже щенячья, немудрая привязанность молодых героев.
Мир закона знает любовь, хоть и поступает с ней жестоко; мир беспочвенной инфантильной благодати – далек от нее. Недаром в конце «Жанны» дома лишаются молодые герои; в конце «Как я стал…» бездомными бродяжками остаются эльфы, выносящие с собой ненужный уже никому скарб, в том числе и портрет Станиславского.
Две пьесы, два взгляда Ярославы Пулинович на современность и историю, в режиссуре Огарева приобретают новый масштаб, становясь двумя главами размышления над судьбой человека сегодняшнего, так же подверженного мифам и сюжетным закономерностям, как и человек древности.
Результат - зрительский успех постановок - доказывает: культурное воспитание зрителя, необходимо опережающее его эстетический опыт, – важнейшая задача театра. Хотя этого и не видят местные критики, но реакция аудитории свидетельствует, что спектакли Огарева начали формировать не только новый облик кубанского театра, но и привели в этот театр нового зрителя, не инертного, открытого, готового принимать новые формы и учащегося видеть новые для него смыслы.
Фото Е. Резника, А. Мирзояна, М. Ступина
Сердечная Вера Владимировна - кандидат филологических наук, руководитель литературно-драматургической частью Краснодарского академического театра драмы им. Горького, главный редактор журнала «Язык. Словесность. Культура». rintra@rambler.ru
